Россия
Автор: Тимофей Бордачёв
Источник:
ru.valdaiclub.comМеждународная политика как система, в которой центральными и единственными участниками остаются государства, а соотношение силы и морали регулируется только их доброй волей, временно отступившая в тень в недавнем прошлом, вернулась в 2020 году. Сейчас международная система находится в состоянии сильного стресса, вызванного последствиями наиболее масштабного с первой половины XX века перераспределения сил между ведущими державами, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор клуба «Валдай». В ноябре 1990 года в Париже страны Организации безопасности и сотрудничества в Европе подписали документ под названием «Парижская хартия для новой Европы». Эта масштабная декларация не только положила формальный конец холодной войне, но и стала одним из центральных документов нового мирового порядка. В основе этого порядка лежали принципы и ценности, сформированные после 1945 года в рамках сообщества либеральных демократий под руководством США и их ближайших союзников и основанные на абсолютном военном и политическом превосходстве Америки среди стран Запада. Завершение холодной войны сделало это превосходство глобальным и почти на три десятка лет определило образ внешней политики и взаимодействия государств мира.
Присутствие в мировых делах одного лидера позволило говорить о возникновении феномена мировой политики – особой системы отношений, в которые включены не только государства, но и негосударственные игроки. И самое важное – системы, имеющей, за счёт способности одной державы выступать в роли судьи и распределителя благ глобализации, признаки социальных отношений, свойственные внутреннему устройству общества. В рамках этого порядка действовали институты, которые были подконтрольны победителям в холодной войне, и правила, которые писались ими. Международная политика как система, в которой центральными и единственными участниками остаются государства, а соотношение силы и морали регулируется только их доброй волей, временно отступила в тень, чтобы вернуться в 2020 году.
Сейчас международная система находится в состоянии сильного стресса, вызванного последствиями наиболее масштабного с первой половины XX века перераспределения сил между ведущими державами. Крушение европейских империй в ходе Первой мировой войны (1914–1918 годы) привело к тому, что на первые роли, хотя и не сразу, выдвинулись Россия и США, а несколько позже к ним присоединился Китай. Первые две державы всё ещё способны оказать решающее влияние на положение дел в мире, но постепенно слабеют и экономят силы.
Китай, в свою очередь, вступил в стадию экспансии и расширения своего могущества. Колоссальный рост его экономических возможностей не просто уже привёл к конфликту с теряющими такие возможности США, но и способствовал обрушению всех институтов, правил и норм, возникших после Второй мировой войны. Эти институциональные опоры относительного мира между державами были основаны на балансе сил, возникшем во время холодной войны и сразу после её завершения, и не могут без собственной масштабной перестройки быть адаптированными к новому распределению совокупных силовых возможностей.
В Европе изменения в соотношении сил привели к значительному увеличению относительных возможностей Германии, сполна воспользовавшейся преимуществами, которые её экономика получила от существования зоны евро, а внешняя политика – от смещения практически всех важнейших факторов иерархии государств в область взаимодействия в рамках институтов и правовых механизмов Евросоюза. Выход Великобритании из ЕС был реакцией на рост германского могущества, но по своим результатам окончательно разрушил внутренний баланс сил в европейской интеграции.
К началу 2020 года требовался только спусковой механизм для того, чтобы эти изменения приобрели необратимый характер. Пандемия коронавируса COVID-19, которая началась также в Китае, дала старт перезагрузке всего международного порядка. Не удивительно, что большинство государств отреагировали на эту пандемию закрытием границ и опорой на собственные силы. Практически во всех случаях реакция национальных правительств оказалась наиболее архаичной из возможных – концентрация ресурсов на выполнении обязательств перед своими гражданами и усиление государственного контроля. Остановленные международное сообщение и международная мобильность стали, за небольшими исключениями, повсеместными. Первым пример тотального карантина и абсолютной закрытости от внешнего мира подал Китай, который правительства и СМИ стран Запада традиционно упрекают в отсутствии демократии.
К концу осени запрет на передвижение граждан или жёсткий карантин в тех случаях, когда передвижение разрешено, остались, пожалуй, единственным значимым последствием пандемии для международной жизни. Других эффектов – усиления трансграничного сотрудничества или тесной координации действий – мы практически не наблюдаем. За исключением Европейского союза и, как не странно, Евразийского экономического союза, где осуществляется достаточно эффективная межправительственная координация. В долгосрочной перспективе политика закрытия границ приведёт к сворачиванию множества неформальных механизмов глобализации и росту национализма и ксенофобии в большинстве стран мира.
Возвращение международной политики в достаточно традиционной форме неизбежно сопровождается снижением значения и эффективности международных институтов. События 2020 года и тенденции, которые за ними стоят, даже заставляют обратиться к вопросу о том, сохранятся ли такие институты в прежнем виде. Эти институты были созданы не только как отражение баланса сил середины прошлого века, но и как способ решения присущих этому историческому периоду проблем. В 2020 году главным разрушителем международных институтов стал системный конфликт между Китаем и США. Пекин стремится привести своё влияние в институтах в соответствие с изменившимися возможностями, а США – сохранить способность определять их политику или разрушить их в тех случаях, когда они не могут обслуживать националистические интересы Вашингтона. Даже если новая демократическая администрация в США восстановит формальную поддержку отдельных международных институтов, их судьба становится всё более неопределённой.
Очевидно, что в серьёзном кризисе находится система ООН. В 2020 году мы простились с надеждами на то, что Совет Безопасности может играть роль эффективного генератора общих интересов наиболее сильных в военном отношении держав. Поэтому дискуссия о составе постоянных членов СБ и праве «вето» приобретает всё более актуальный характер. В условиях, когда важнейшим и единственным ограничителем произвола со стороны великих держав становится сила равных им по возможностям, способность заблокировать любое решение ООН, если оно не отвечает национальным интересам, приобретает символическое значение.
Другой базовый институт ушедшего мирового порядка – Всемирная торговая организация – парализован кризисом своей системы арбитража. В результате потеряла смысл вся система разрешения торговых споров в ВТО, и, даже если страны нарушают правила международной торговли, ни один из споров между ними не может быть завершён. Мы наблюдаем, что самые разные государства всё чаще обращаются к другим механизмам двустороннего урегулирования торговых споров и завершения торговых войн, ставших в 2020 году обыденностью международной практики.
Выше уже упоминалось о кризисе такого успешного института регионального сотрудничества, как европейская интеграция. Причина этого кризиса – также резкое усиление самого большого участника (Германии) при относительном ослаблении второго по значимости (Франции). Суетливая и непоследовательная политика Парижа в большинстве внутриевропейских и международных вопросов начала приносить свои плоды. В большинстве случаев Франция должна теперь следовать в русле германской политики, и серьёзно тревожит то, что после смены лидера в Берлине эта политика окажется менее мудрой и изысканной. Решения, которые были приняты ради выхода из кризиса, связанного с ударом пандемии по национальным экономикам, существенно усилили влияние государств на общеевропейские институты. В последние недели 2020 года новый кризис внутри ЕС был спровоцирован поведением Венгрии и Польши. Они отказались утвердить новую бюджетную перспективу ЕС, в которой заложены и средства на восстановление после пандемии, в ответ на претензии Брюсселя и Берлина по поводу внутриполитических процессов в обеих странах. Скорее всего, бюджет «зависнет» на неопределённое время, и даже после разрешения проблемы тем или иным образом в Европейском союзе продолжит развиваться новый кризис, теперь уже на уровне межгосударственных отношений. Следующим испытанием станет смена федерального канцлера Германии. За годы правления Ангелы Меркель эта страна приобрела диспропорциональное влияние на развитие всей Европы, и, когда лидером станет менее опытный и компромиссный политик, мы должны ожидать полноценного кризиса интеграции и усиления в ней центробежных тенденций. Именно поэтому для Берлина сейчас важно принять бюджет – тогда он сохранит экономические рычаги управления Евросоюзом через своих «прокси» в Австрии и Голландии.
Ближе к концу года, 22 ноября, фактически завершилось существование одного из важнейших инструментов создания взаимного доверия после конца холодной войны в Европе – Договора по открытому небу. США завершили необходимые для одностороннего выхода из этого соглашения процедуры. Это событие стало глубоко символическим, несмотря на то что официальная российская реакция была в итоге очень спокойной. ДОН создавался не просто как способ повышения взаимной прозрачности военных приготовлений, а как подтверждение того, что страны ОБСЕ не собираются в будущем даже вести такие приготовления в отношении друг друга. Выход США из ДОН – это полноценное возвращение холодной войны в Европе.
В условиях полноценного кризиса международных институтов в сложный этап вступили и важнейшие для России объединения – Шанхайская организация сотрудничества и группа БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южная Африка). Вступление в ШОС Индии и Пакистана существенно ограничило дееспособность этой организации в традиционном понимании институциональной эффективности. Вместе с тем всё ещё остаётся возможность того, что ШОС будет играть роль макрорегиональной переговорной площадки большой группы стран Евразии, где достижением будет не решение проблем, а возможность их постоянного рабочего обсуждения за общим столом.
Гораздо более интересными представляются перспективы БРИКС. За годы работы этой группировкой накоплено значительное количество направлений и практик сотрудничества по самым разным вопросам. Национальные дипломатии стремились одновременно придать БРИКС характер традиционного международного института – нарастить количество сфер практического взаимодействия – и реализовать свои сугубо национальные повестки. БРИКС, в отличие от других институтов Либерального мирового порядка, не в кризисе. Более того, невозможность появления в этой организации претензий одной страны на единоличное лидерство даёт шанс на то, что БРИКС станет прообразом института международного управления новой эпохи, в которой будет невозможна силовая и основанная на ней ценностная гегемония одной державы или узкой группы государств.
На этом рассыпающемся фоне международного порядка после холодной войны важнейшие внешнеполитические приоритеты России были связаны со стабилизацией дружественных отношений с Китаем, наведением порядка на своей ближайшей периферии, сдерживанием негативных проявлений борьбы США за сохранение глобального влияния и, наконец, привыканием к новому формату отношений с важнейшим экономическим партнёром и близким соседом – Европой. И если отношения с США и Китаем имеют фундаментальное значение для выживания России в стратегической перспективе, то Европа и соседи по пространству бывшего СССР – это ближайшие тактические приоритеты.